„Т-60“.
„Т-70“.
Но фланговый немецкий танк тоже приближается к высоте. Его курс лежит мимо нас. Вот сейчас он заметит в кустах нашу машину — и тогда тоже жди снаряда. Что мы можем поделать с его лобовой броней, имея 45-миллиметровую пушку?
Как загипнотизированный смотрю я на зияющее дуло пушки приближающегося „КВ“. Сверху, на его башне, полупригнувшись, сидит на корточках маленький головастый танкист. Опираясь на антенну рукой, он то быстро выпрямляется, смотря куда-то через меня, то пригибается вновь.
Видно, почуяв недоброе, из башни вынырнул Никитин.
— Вот это довбня! — воскликнул он, увидев идущий на нас „КВ“.
Гадючка завел мотор. Пыхнув дымом, он взревел так громко, как, кажется, я никогда еще не слыхал.
— Глуши! — закричал я.
Никитин нырнул вниз, и мотор заглох. Но было уже поздно. Поравнявшийся с нами немецкий танк заметил дым мотора и шевельнул в нашу сторону пушкой.
— Приготовься! Огонь! — бросил я Никитину и, нырнув в башню, прильнул к прицелу.
В прицеле надвигалась ребристая громада. Ее башня, поворачиваясь, нащупывала нас своей пушкой. Надеясь опередить, навожу перекрестие на башню.
— Есть! — одобряю себя и, держа на прицеле башню, нажимаю педаль спуска.
Раздается гром выстрела. В поле зрения телескопического прицела вместо башни танка клубится облако дыма.
„Что за наваждение? Куда же девался танк? — думаю я. — Не провалился же он сквозь землю… И почему так туга педаль? Кажется, я не почувствовал спуска“. Гляжу под ноги — о ужас! Под педалью спуска гильза снаряда, и моя нога давит педалью на донышко гильзы. До спуска не дожал, значит, я не стрелял, значит… Но почему немец не стреляет?..
Выглядываю из люка. Прямо передо мною, на том месте, где я видел немецкий танк, валяются исковерканные листы брони и дымится черное пятно. Позади спокойно разворачивается вправо башня нашего „КВ“. Вот, оказывается, кто стрелял! Да, попади он в „БТ“, и следа бы не осталось от нас на земле.
Над лавиной немецких полосатых чудовищ то тут, то там взвивается струйками, подымается клубами дым.
Из люка на меня с недоумением смотрит Никитин. Он еще не понял, почему я не выстрелил. „Приедем, — думаю я, — скажу ему, к чему может привести валяющаяся под ногами стреляная гильза снаряда“.
Фланговый „КВ“ все еще не замечает нас. Он занят очередной вражеской машиной. Выстрел, взрыв — и слетает башня немецкого танка, разваливаются борта.
Полуоглушенные стрельбой своего спасителя, мы с Никитиным показываем друг другу большой палец и смеемся от нахлынувшей радости.
Непомерно большая голова маленького танкиста вновь появляется над башней. Из-за гребня высоты раздается выстрел. Башня смельчака брызжет снопом искр, а снаряд рикошетом фурчит над нашими головами. Маленький танкист ныряет внутрь башни. Снова выстрел — и еще один тяжелый немецкий танк качнулся, присел и как будто крякнул от удивления.
Ну, теперь можно без опаски подойти к „КВ“ и спросить стоящего на башне командира, не переместился ли штаб корпуса. Бегу к нему. Маленький танкист указывает на „КВ“, идущие развернутым строем вдоль шоссе. Мчимся туда. Уцелевшие „рейнметаллы“ в панике бегут к селу Ситно».
Дерзкие и умелые действия советских танкистов при нанесении контрударов вызвали панику среди гитлеровских войск.
Командующий 1-й танковой группой вынужден был издать любопытный приказ:
«1-я танковая группа.
Слухи о прорвавшихся советских танках вызвали панику в тыловых службах.
Я приказываю:
Необходимым поучением, показом и угрозой наказания указывать на последствия паники.
Против каждого зачинщика паники — полевой суд. Офицеры обязаны применять оружие.
Я запрещаю при тревоге объявлять слова: „Танки прорвались…“.
Фон Клейст».
И хотя врагу все еще удавалось продвигаться в глубь страны, темп его продвижения замедлялся с каждым днем. Танки, которые молниеносно рассекали боевые порядки противников на полях Франции и Польши, здесь, в России, вынуждены были втягиваться в затяжные бои с советскими танковыми частями. Командиры немецких танковых частей наперебой доносили о том, что средние и тяжелые танки вермахта не в состоянии бороться с появившимися у русских новыми танками. Огромная бронированная армада — около 2800 танков, не считая легких, более 30 танковых и моторизованных дивизий завопили о помощи, встретив 1475 тридцатьчетверок и богатырей «КВ». Больше новых машин у нас тогда еще не было, они только начали поступать в войска.
Но даже и в таком количестве они были страшны врагу.
Танк старшего сержанта Борисова получил приказ прикрыть отход нашей стрелковой части. Заняв позицию недалеко от переправы, танкисты надежно прижали пулеметным огнем противника к земле. Несколько раз бросались в атаку танки гитлеровцев, но каждый раз откатывались обратно. Тридцать два часа вел бой с противником экипаж танка. За это время захватчики потеряли несколько танков, много живой силы, но так и не смогли захватить переправу. За смелость и мастерство, проявленные в этом бою, командиру танка «Т-34» старшему сержанту Борисову одному из первых в годы войны было присвоено звание Героя Советского Союза.
Везде, где позволяла обстановка, танкисты переходили в контратаки, нанося чувствительные удары захватчикам.
Уже к исходу 24 июня генерал Гальдер вынужден был признать, что советские войска не думают об отступлении, а, напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам.